3
«Меня всегда сюда что‑то влекло. В конечном итоге и притянуло», – встречает нас у калитки Егор Глазунов.
Впрочем, рациональное объяснение случившегося переезда тоже есть. Егор Гаврилович из этих мест, уроженец села Красное Прохоровского района. А Сторожевое от райцентра находится неподалёку, и железнодорожная станция почти рядом, и великое танковое поле. А Звонница из дома Глазуновых видна как на ладони.
Дом у бывшего горожанина добротный. А поначалу Егор Гаврилович ютился в вагончике. Пока фундамент копал, стены возводил, крышу крыл. А когда с женой в новостройку переехал – вагончик вроде стал не нужен. Кто‑то, может, под сарай бы его приспособил. А Егор Глазунов креативно мыслит:
«Когда построились, из города постепенно начали вещи перевозить. И однажды я разложил все безделушки, подарки на столе. И меня осенило: о, да это же начало музея!»
Так вагончик и пригодился.
Признаюсь, очень хотелось мне туда войти, но Егор Гаврилович, словно нарочно, распаляет моё любопытство.
— Сначала я проведу экскурсию по моей усадьбе, – настаивает он.
— Сколько у вас земли? – поддерживаю разговор.
— Да сколько угодно! Отсюда – и хоть до того леса. Сколько сил хватает, чтобы её обиходить, столько у меня земли, – весело отвечает хозяин.
И, подкрепляя шутку, рассказывает историю:
«Немцы, бывает, в Прохоровку приезжают – по местам боёв их дедов. И ко мне как‑то двое в гости пожаловали. Я им объясняю: вот мои цветы, мой дом, мой лес. От души так говорю. Широко. По‑русски. А они мне в ответ: «Ви есть капиталист!» Привольно мне тут, – показав свою ореховую аллею, подрастающий виноградник, огород и теплицу, продолжает Егор Гаврилович. – Даже недругам желаю: сматывайтесь быстрее из города, этого каменного мешка!»
Когда‑то Егор Гаврилович работал зампредседателя областного комитета по охране природы, замруководителя Белгородского регионального отделения Всероссийского общества природы. Но не по долгу службы – он от души любит природу.
Сейчас у него живут пять собак и пять кошек. А соседей удивляет «природными» блюдами.
«Когда варю борщ, то всё, что есть зелёное, в кастрюлю кидаю. Лук, чеснок, укроп, петрушку, сныть… За исключением лопухов, наверное. Они горькие. По 10–12 компонентов на блюдо выходит, – смеётся Егор Гаврилович. – Аборигены поначалу кругами ходили. Так мы и подружились».
На разговор пришла соседка баба Маня:
«А как с ним не подружиться? Гаврилыч добрый. На земном шаре, мобыть, один такой будет. Растёт колюка в огороде. Боже упаси её вырубать. Не вырубит! Потому что пчёлы мёд собирают. Крапива растёт. Тоже должна рость. Кошки какие убегают – все туточки. Никакую ни он, ни его жена Людмила не откинут. Сколько будет собак – всех кормят. В прошлом году к ним даже ёжик ходил. Они ему есть становили. Крот! Люди добрые, я бы его убила. А Гаврилыч в лес отнёс. «Крот из Красной книги, – поучил. – Должен жить».
Егор Гаврилович быстро подружился с соседями, и о его музее скоро узнали.
«Собирает соседушка разные вещи, – продолжает Мария Беляк, – и мы ему в помощь. Я принесла чугунок, маслобойку. Ступу не пожалела – мой муж её когда‑то из дерева искусно вырубил».
У дома Глазунова тормозит машина – навестить любителя-музейщика идёт учитель Прохоровской гимназии Виктор Шутенко.
«Мы по брошенным хуторам вылазки делали, – рассказывает Виктор Анатольевич. – Машину обязательно с прицепом брали. Заходили в ничейные хаты. Это лучше было делать весной. Летом – заросли по пояс. И то на кувшин оставленный вдруг набредёшь, то ещё на какую‑нибудь диковинную железку наткнёшься. А в одной хате интересную лавку заприметили. Спросили у соседей разрешения её забрать: дом давно был пустой, хозяева умерли. Мы собирательством и других заразили. Люди перестали выбрасывать вещи. Сами несут их в музей. Я вот, например. В школе списывали кинопроектор. Я его сюда привёз. Егор Гаврилыч рад».
И вот наконец двери музея для меня открываются. Вижу я и кинопроектор, и чугунок, и маслобойку.
«Не знаю, сколько всего у меня экспонатов. Может, две тысячи, а может, три, – отвечает на град моих вопросов Егор Глазунов. – Пытался пересчитать. Но как учесть каждую иголку, булавку, пуговицу? Оставил это бесполезное занятие».
А булавки и пуговицы не для красного словца упомянуты. Это тоже вполне себе полноценные экспонаты. Как и ложки, чашки. Дверные ручки и замки. Не говоря уже о радиоприёмниках, картинах маслом, коллекции настенных и наручных часов, гармошке, гитаре, итальянском аккордеоне «Риголетто»…
«Аккордеон принадлежал какому‑то немцу. Смотрите, клавиатура отделана перламутром. Дорожу этим экспонатом», – говорит Егор Гаврилович.
Вход в музей открыт для всех. Посещение бесплатное.
Но какое‑то лёгкое сомнение меня не отпускает: нетипичный какой‑то этот музей.
«Кажется, у вас много случайных экспонатов», – боясь обидеть Егора Гавриловича, осторожно предполагаю я.
Он нисколько не сердится:
«Беру всё, что мне приносят люди. Никому не отказываю. Слова: «Мы слышали, что у вас тут музей. Возьмёте это от нас?» – звучат для меня как пароль. И ещё есть у меня непреложное правило: я ничего не покупаю. Если со мной за принесённую вещь начинают торговаться, у меня один ответ: «Это музей, а не рынок. До свидания».
У энтузиаста убедительные аргументы:
«Внешняя небрежность моего музея объясняется тем, что есть две методики сбора экспонатов. Приверженцы одного направления полируют, красят, придают вид и блеск всему, что положат под стекло. Или выставят за ленточкой с табличкой «Руками не трогать!». А другие считают: в каком виде вещь нашлась, в таком и должна храниться. Без лакировки. Я приверженец второго пути».
Вступается за друга и Виктор Шутенко:
«Это народная коллекция. Музеи, похожие друг на друга, не запоминаются. А музей Егора Гавриловича с изюминкой. Много раз замечал: люди идут сюда, видят какой‑то экспонат и говорят: знаете, а ведь такой багор у моего дедушки был. Или видит дверной замок. Ассоциация приходит мгновенно: а у меня такой же на сарае висел. Этим музей всех нас сближает. Он домашний, родной».
Егор Гаврилович соглашается:
«Поэтому я называю своё детище музеем утвари. Иногда говорят о нём как о музее советского периода. А кому‑то больше по вкусу именовать музей этнографическим. Здесь собраны предметы 50–70–100-летней давности в основном местных жителей».
Но при всём равенстве экспонатов я всё‑таки уговариваю Егора Гавриловича рассказать о самом ценном. Кумир эколога Глазунова – учёный Владимир Вернадский.
«Он предрекал человечеству светлое будущее, – объясняет свою симпатию Егор Гаврилович. – Ноосфера – это его учение о тесной связи природы и разума».
Памятник Вернадскому стоит рядом с музеем. В изобилии на прилегающей территории материальных свидетельств войны – пули, гильзы, снаряды…
«Минёрами проверено: опасности нет, – со всей серьёзностью оповещает Глазунов. – Для нас это, может, уже привычно. Мы ходили и, увы, продолжаем ходить по снарядам. До сих пор находим их в своих огородах. А приехала ко мне делегация из Тамбовской области – войны там не было, поэтому каждый из увиденных здесь боеприпасов был для них откровением. Они благодарили меня за сбережённую память».
На прощание Егор Гаврилович показывает нам гостевой домик, баню, камин и как‑то вскользь роняет:
«Гнездо птица построила на трубе. Боюсь разорить. Как улетят – тогда».
*