2
В один из редких приездов Алексея в Белгород «БелПресса» записала его рассказ о жизни в тайге.
«Мне 31 год, последние три года работаю в заповеднике. Я окончил школу в Белгороде, учился на матфаке, перевёлся в Воронеж на биолого-почвенный факультет. На четвёртом курсе поехал в свою первую экспедицию на Урал на 45 дней. Это был крутой опыт. Походники знают – через пару недель совместной полевой жизни начинается трансформация и сдвиги внутри себя. И не всегда приятные.
После поступил в аспирантуру при Академии наук, там было много практики и выездов. Я изучал леса в комплексе, то, как они развиваются; мы много взаимодействовали с «Гринпис». Однако в процессе я понял, что наука не для меня: у меня не такой склад ума, не могу тщательно что‑то доказывать, разжёвывая до тошноты. Я человек, скорее, чувственного восприятия.
Уехал в Воронеж, был занят в разработке сервиса «Яндекс.Транспорт». Меня позвали в очередную экспедицию, я поехал и больше к обычной работе не вернулся, остался в заповеднике».
«Я лесник (или госинспектор в области охраны окружающей среды). По заповеднику раскиданы кордоны, там мы и живём. Изначально заповедники создавались для защиты природы и научных исследований, а последние годы их постепенно превращают в национальные парки. Это позволяет развить организованный туризм. Нужно это в числе прочего и для охраны лесов.
На заповедное плато Маньпупунёр люди ходят толпами, ездят на снегоходах, а это очень разрушительно для природы: один снегоход своими гусеницами снимает слой мха, который мог отрастать десятилетиями. Это место особенное, даже мистическое. Часто люди нащёлкают снимков, а дома смотрят – на фотоаппарате пусто.
В мои обязанности входит сопровождение учёных и туристов, помощь научным сотрудникам в работе. Летом времени нет вообще: за сезон человек сто приезжает. Общения больше, чем в Москве, серьёзно. В городе можно идти по улице, толпы людей проходят мимо тебя – и ключевое слово «мимо». Люди что есть, что нет. А здесь ты с каждым в контакте».
«Кордон – по сути домик в деревне. На нашем кордоне двое: я и сосед – мой начальник и друг. Живу здесь постоянно, раз в год езжу в отпуск на месяц. За этот месяц нужно затариться книгами на год и другими необходимыми вещами, инструментами, одеждой и т. д.
Сейчас, к сожалению, появился Интернет. К сожалению – потому что с ним много времени сливаешь на ерунду. Есть спутниковая тарелка. Для электричества – бензиновый генератор. Я для света предпочитаю лампу керосиновую. Планирую установить солнечные панели. Зимой топлю дровами. Продукты: консервы, крупы всякие – подвозят раз в несколько месяцев по реке. Я охочусь, ставлю ловушки, рыбачу.
Меня, конечно, спрашивают: что ты здесь вообще делаешь? Но мне не бывает скучно, я всегда знаю, чем заняться: книжки, творчество, гитара. По‑моему, самодостаточный человек – это тот, кого не надо развлекать, ему комфортно с собой и вообще в любой ситуации».
«Встретить человека в тайге куда опаснее, чем дикого зверя. Но сейчас это маловероятно. Раньше в Коми много было тюрем и, соответственно, побегов, сейчас позакрывали всё.
Зверей встречал много раз. Как‑то смотрел на хребет в бинокль и почувствовал на себе чужой взгляд. Поворачиваюсь – метрах в десяти мишка. Ну как мишка – там такая ряха… Сначала голова, потом тело и затем зад мимо меня вальяжно прошествовали. Я в сердцах выругался нецензурно.
Поймал себя на том, что стучу фотоаппаратом по лопате. Мишка окинул меня равнодушным взором и продолжил движение. Голова у меня стала чистейшая, ни одной мысли. В таком просветлённом состоянии я добрался до дома, и там меня накрыло, стал прокручивать разные сценарии…
Потом медвежат видел, ну и просто быстро пошёл в другую сторону. У меня есть свисток, баллончик, но это не особо поможет в случае нападения. У животных много еды, поэтому они не вступают в конфликт с человеком, сами благоразумно стараются обойти. Зверь может атаковать зимой, защищая детёнышей, и если почувствует, что на него охотятся.
Но самый страшный зверь, которого я встречал, это рябчик. Возвращался с перевала Дятлова, до дома оставалось 10 км. Нужно было решить – остаться в вагончике для ночёвки или двинуть дальше по ночному лесу. Решил одолеть страх и отправился в путь. Естественно, пошёл дождь. Конечно же, отказал фонарик. Я был напряжён, в голову лезли всякие иррациональные ночные страхи. Нервы были на пределе, и когда из‑под ног вспорхнул рябчик, у меня чуть сердце не остановилось. Ночного леса с тех пор я не боюсь».
«Было в тайге несколько опасных ситуаций. Я не рассчитал силы, оставил лыжи и с огромным трудом возвращался по зимнему лесу домой. Оставалось километра два, а по ощущениям и энергозатратам – все шесть. Сил нет, ногу уже поднять не можешь, сознание замедленное. Вижу былинку, понимаю, что споткнусь и упаду, а поделать ничего не могу – ногу выше не поднять. Падаю медленно и думаю: ну и слава богу, полежу минутку, отдохну. Очень опасная мысль, ей нельзя поддаваться. Через минуту я еле разогнулся каким‑то нечеловеческим усилием воли. Тело моментально остыло на снегу и стало деревянным. Кое‑как по стволу поднялся, съел конфетку и потащился дальше. Конфеты всегда советую брать, карамельки хватает на полкилометра».
«Одиночество и уединение – это разные вещи. Одиночество острее чувствуется в больших городах, когда вроде вокруг много людей, а уединиться нет возможности да и желания. Люди готовы заниматься чем угодно, лишь бы не оставаться наедине с собой. Это страшно – встретиться с собой. Но это же и есть самое важное!
В тайге реально можно психануть от этого. Зимой или в межсезонье, когда начинается распутица, ты месяцами сидишь один. Можно таких тараканов у себя отыскать… Первый год я там был без напарника, и меня это полностью устраивало. Но спустя пару месяцев что‑то начало происходить. Как‑то я обнаружил, что уже довольно долго сижу и смотрю на керосиновую лампу без движения.
Состояние полной апатии продолжалось недели две. Депрессняк надавил конкретный. И деться от этого некуда, потому что куда бы ты ни пошёл, всегда берёшь с собой себя. Как я выбрался? Просто делал свои обычные дела, бездумно, на автопилоте, в жёстком распорядке. Я проскочил это период благодаря самодисциплине. Но я его хорошо запомнил. После было настоящее озарение: ты сам себя можешь и поломать, и построить. Нет ничего внешнего, всё внутри».
«Я считаю себя счастливым человеком. За время жизни там я изменился. Мне кажется, я повзрослел. Ответственность за свои поступки – вот что есть взрослость.
Одновременно я дорожу состоянием детскости и думаю, что ещё долго останусь ребёнком. Был такой стишок: «Должна быть любому ребёнку земли известна игра под названьем «замри». Взрослые разучились делать это – останавливаться и видеть красоту момента, природы, жизни вокруг. Всё, что уходит за пелену суеты. Вот что я называю быть ребёнком – умение видеть и ловить моменты.
Не думаю, что буду жить в заповеднике всю жизнь, у меня есть планы, которые касаются личностных достижений. Но ближайшие годы я точно буду там. Я приехал в тайгу учиться и продолжаю делать это по сей день».
*