1
300 лет назад эти земли раздавались хотмыжским служилым людям. К 1780 году тут жили 715 человек, сегодня – 479: большинство из них работает на крупных птичниках и свинокомплексах. В документах конца XVII века здешние места называли то Смородино, то Задняя. Нынешнее название – Смородино – окончательно закрепилось в начале ХХ века.
Смородинская школа – наследница истории села. Лет 15 назад учителя, задумавшие устроить этнографический музей, попросили земляков поискать по чердакам, сундукам и сараям, что осталось от праотцев и подарить вещи школе. Домотканая одежда и обувь, которые были в ходу 100–150 лет назад: бархатники, синяки, чинарки, понёвы, монисты, платки и шали, черевики и сапоги – составили уникальную коллекцию.
«Люди нам поставили условие: наряды никуда не отдавать, пусть достанется нашим детям. Поэтому в других белгородских музеях такого не увидишь. Вещи хорошо сохранились – умели наши бабушки делать качественно, красиво. Мы пользуемся одеждой: дети надевают их на сельские праздники», – рассказывает директор школы Валентина Смородинова.
Любуюсь рукодельным синяком – шерстяным приталенным демисезонным пальто чернильного цвета (отсюда необычное название), от пояса сзади в мелкую плиссировку. Франтихой, наверное, была его хозяйка. Отделка красного бархата стёрлась от века, а перламутровые пуговицы по подолу даже не пожелтели.
«От моей прабабушки Солохи – она занималась укладкой сарафанов – осталась коробка с тесьмой, мелкими украшениями для вышивки. За ними мастерицы специально ездили в Киев. Этот синяк – её работа», – говорит замдиректора школы Ольга Трофимова.
Просим старшеклассниц примерить экспонаты – те с радостью. В скучной школьной форме девчонки казались одинаковыми, как солдаты, в бабушкиных нарядах стали моделями Вячеслава Зайцева, который любит народный стиль.
Погода портится, торопимся до дождя в урочище Барчуково, чтобы увидеть бархат амурский (или пробковое дерево) и маньчжурский орех, непонятно как здесь появившиеся. У нашего проводника Валентины Куковицкой, учителя биологии, есть своя версия.
Родом с другого края страны очень редкие для нашего региона деревья растут ещё в одном месте – в борисовском заповеднике «Лес на Ворскле». По словам старожилов, бархат и орех появились в Смородино в 1930-х годах. Возможно, кто‑то взял из заповедника саженцы и посадил здесь.
Спускаемся к лесу, к каскаду прудов, Смородино остаётся за спиной. Оборачиваюсь и понимаю, что стоит оно на холме.
«На семи холмах, – подсказывает Валентина Ивановна, – и почти со всех сторон окружено водой. Чтобы переезжать с одного холма на другой, сооружались плотины, и образовалось десять прудов. В последнее время расплодилось много бобров, а рыбы всегда было полно».
А ещё диких свиней, добавляю про себя. Шагаем кабаньими тропами, пятачки с подрыхлённой землёй тут везде. От крапивы чешутся руки, ноги наступают на что‑то твёрдое, так что больно идти – всё ерунда, только бы не вылетел кабан.
«Ну, пришли, – проводник поднимает с земли что‑то чёрное продолговатое, похожее на небольшой камень. – Вот маньчжурский орех».
Маньчжурский орех.
Фото Юрия Коренько
Диковинка здорово похожа на грецкий орех и плодами тоже. От скорлупы руки как после йода. Куковицкая нахваливает полезные лечебные качества скорлупы и ядер, но не впечатляет. Другое дело амурский бархат. Благородного серого цвета кора с рисунком горных хребтов. Из‑за этого ствол кажется жёстким, грубым, а под пальцами – нежность и лёгкость пробки из‑под шампанского.
Возвращаемся. С правой стороны от дороги в форме корабля – храм Покрова Пресвятой Богородицы постройки 1910–1912 годов. Кирпич для него делали на собственной цигли – производное от слова «цигельня» – кирпичный завод, – сырьё брали в местных глиняных карьерах. Завода давно нет, а корабль ещё плывёт в житейском море.
На перекрёстке дорог цепляется за жизнь полуразрушенное старое здание. Всегда неприятны чёрные глазницы заброшенных домов, а тут такое…
«Это бывший магазин. В подвале в войну немцы устроили тюрьму, держали партизан, активистов, красноармейцев, детей. Школьники и ребятишки помладше из села Пороз случайно здесь оказались, – рассказывает председатель сельского совета ветеранов Вера Черкашина. – В поле кто‑то повредил телефонный провод, детей схватили, потому что они рядом играли. Пять мальчишек 12–14 лет расстреляли, остальных отпустили домой».
Вера Иосифовна с шапкой обошла всё село, чтобы собрать деньги на памятный знак всем узникам подвала. Стоит он на месте казни – в лесу у села Послово.
Во дворе бывшей колхозницы Лидии Дёминовой залюбовалась старым белёным погребом в наполеоновской треуголке (мало где такое видела: настоящее бомбоубежище). На батарею закруток – банок с красными помидорами, вареньем – посмотрела с восхищением: сколько труда!
Лидия Дёмина.
Фото Юрия Коренько
«Ко мне приехали кариспанденты, будут снимать и в области покажут. Хочешь – приходи, тебе сымем», – в телефонную трубку кричит хозяйка.
Хохотушка и заряд позитива, Лидия Семёновна – это сельские новости. Сама призналась. А один человек, обидевшись, обругал её Би-би-си.
«Меня любят послушать: что попросят, то и рассказываю. Я сроду не пью, а болтаю языком, как будто выпивши», – смеётся она.
Каждое слово Лидии Семёновны отражает неповторимый местный колорит:
«Ой, милая моя, такое горе: я 29 лет проработала, а ферму разогнали, теперь пенсии не добавят, потому что сказали, что надо прорабить 30. Могли бы добавить 30 процентов, 13 тыс. полущаю. Мне бы хоть 20 – я не жадная. И главное – детские мои года не включили. Я в 15 пошла работать. Я б ущилась, вум такой – всё запоминаю, но ума ш ни была ни черта. А я если б ущилась, я б артиской была. Отец – всю жизнь трактористом, казал: «Труд человека облагораживает». У нас нема начальников, мы все работали.
По словам бабушки, в Белгороде она проработала три месяца, на стройке:
«Непригодна я для города. Там одеваться надо, все глядятся, как я вышла. А тут шо колхозанка, она и есть колхозанка. Побыла там на танцах, ну кто нас там будет приглашать, если мы стоить таки во та. Приехали домой, председатель Федченко говорит: вы там болтаетесь, идите коров дойте».
Вообще, о прошлом вспоминает с удовольствием, кое‑где – с озорством:
«Замуж вышла тута, такой красавец был, местный. На Донбассе в горном учился. И в Норильске был, в Игарке. Вернулся домой, а я на подлетах – подросла. Меня любил. Он меня Лидка звал, я его Митька. Умирал, говорил: ты не жалеешь, что со мной прожила? Мы хорошо прожили, казала ему…
А я всю жисть по свадьбам ходила, сейчас покажу, какой у меня был бархатник. Меня приглашали свахою. Я знаю песни кой-какие старинные, свадебные. Песни люблю петь. Отец был песенник, мама – не.
А мы поём и госим вот так вота – ногами танцуем. Свахи ж на лавках танцуют, а молодае сидят. А мы гостей должны обыграть, а гостей тут полна хата поналезе, глядяться. На что там глядеться!»
Лидия Семёновна Дёмина.
Фото Юрия Коренько
«Я знаю, кто, когда родился и умёр – и старый, и малый. Приблизительно зимой, летом. Знаю одноклассников, их матерей, отцов. Со мной спорят, я говорю: не надо спорить, – продолжает Лидия Семёновна. – А ещё меня два раза критиковали. Молока банку взяла с фермы, телята там голосят, а меня в стенгазету. Второй раз накритиковали, что я Наташу свою отправила за себя, а она на 2 литра молока меньше надоила».
Никогда и ни за что не променяла б она свои родные места:
«Я на морю три раза была. Колхоз посылал в санаторий – понравилось, но домой дюже хотела. Что там делать, побыли и побыли…
Люди кажут приезжие: как красиво у вас. А мы природу не замечали. Встали в четыре часа, доим скорей, там уже других гонют. Домой бежишь, потом опять на ферму. Но весело было: сидишь доишь и поёшь, домой едем – песни кричим».
Бывший парторг колхоза, председатель сельского совета, глава поселения (до 2008 года) Виталий Горбатенко в Смородино оказался в 1972-м. Молодого экономиста пригласил колхоз «Красный Октябрь». На новом месте его поразило качество жизни.
В родном Камышеватом (Алексеевский городской округ) в те годы народ ещё жил в мазанках, которые на зиму утеплялись стеблями подсолнуха. В Смородино благодаря лесу и кирпичному заводу практически у всех были добротные дубовые дома, обложенные кирпичом. Убогих хат на село – три.
— Парторга любили в селе?
— Да не дюже. Как праздник, награждать – тогда конечно. Парторг как гончий был. В рейдах участвовал, разбирал конфликты, к дебоширам домой кто идёт – председатель сельсовета, участковый и парторг. Так что не очень. Но люди приветливые у нас, щедрые, как и земля здесь.
Горбатенко обожает свою тульскую гармошку и Заволокиных, собирает все записи передачи «Играй, гармонь», похвастался коллекцией DVD, записями отчётных концертов районных народных коллективов области. Увлекается историей села.
«Фамилий Смородиновых много, но название села пошло не от людей, а от ручья Смородина, по берегам которого стояли заросли дикой смородины. Первыми стали обживать эти места служилые люди: Анпиловы, Беляевы, Бочаровы, Дёмины. Записи о селе появились в 1702 году, – говорит Горбатенко. – По преданиям и легендам известно, что сюда ссылали ведьм, жили они за селом в землянках – до сих пор сохранились названия яров Ближний и Дальний Ведьменок. У нас говорили, что они лечили людей».
А советская летопись села у него поместилась в фотоальбоме, который завёл в 1982-м («Как открою и вспомню всё – как вчера было»). На «Смену 8» Виталий Абрамович снимал участников войны на 9 Мая («Сегодня ни одного не осталось»), передовиков производства, свекловичниц санковской бригады, техосмотр в колхозе, трактористов, заготовку сена, обед механизаторов в поле, Новый год у Дома культуры. «А это автолавка приехала – праздник в селе».
На другой странице крупно: «4 августа 1995 года. Событие эпохи, событие села». В Смородино тогда пришёл природный газ и открыли новую школу. Документальная хроника села продолжилась в новом качестве, когда у Горбатенко появилась своя видеокамера. Часть жизни односельчан теперь хранится у него на полке.
Дом культуры.
Фото Юрия Коренько
*