3
Так в три года я отвечал на вопрос о том, кем стану, когда вырасту. Папины рассказы об армии, фотографии из его дембельского альбома – всё это делало профессию танкиста пределом моих мечтаний. И пока сверстники грезили полётами в космос, я хотел управлять грозной боевой машиной. Не потому, что рождённый ползать летать не может, а оттого, что я искренне считал это настоящей мужской работой. Видели бы вы глаза моих детсадовских товарищей, когда однажды меня привели в группу в рубашке, в петличках которой были настоящие знаки танковых войск – маленькие блестящие танки. Они хранились у отца ещё со времён службы, и в один из дней он решил подарить их мне.
Так что когда в редакции возникла идея ко Дню танкиста побеседовать с человеком, который не понаслышке знает о том, что такое управлять многотонной боевой машиной, я сразу же предложил кандидатуру своего отца. «Вот сам тогда и напиши текст!» – сказал мне редактор.
Накануне Дня танкиста мы решили прокатиться в Прохоровку, в Музей бронетанковой техники. В ноябре прошлого года там открыли интерактивный класс, в котором установили тренажёр боевой слаженности экипажа танка Т-90. Чтобы понять, насколько реально тренажёр воспроизводит условия реальной боевой машины, предложили Юрию Кумейко сесть за рычаги управления виртуальным танком. А по дороге в музей попросили рассказать о службе в танковой части.
Срочную службу он проходил с 1980-го по 1982-й в гвардейской танковой Кантемировской ордена Ленина Краснознамённой дивизии, которая дислоцировалась в подмосковном Наро-Фоминске. Именно гвардейцы-кантемировцы в 1946 году первыми прошли танковым маршем по Красной площади в День танкиста.
«Как попал в танковые войска? Да очень просто, – объясняет отец. – Ещё в старших классах школы вместе с другими мальчишками я получил специальность тракториста-машиниста. У меня были права соответствующей категории. Поэтому в военкомате меня и приписали к танковым войскам».
В 1980 году после призыва новобранца направили в учебную часть во Владимире, где срочников обучали на механиков-водителей танков Т-55, Т-62 и Т-64. Эта учебка комплектовала мехводами части Московского военного округа, а также группу советских войск в Германии. Отца учили водить танк Т-64:
«На шестьдесятчетвёрки брали далеко не всех, ведь тогда она была совершенно секретным танком, а мехвод должен был уметь не только управлять боевой машиной, но и обслуживать её, ремонтировать, хорошо знать устройство танка».
Рядовой Юрий Кумейко в учебной части во Владимире.
Фото из личного архива
Вождение танков начинающие механики-водители осваивали на достаточно изношенных учебных машинах.
«Рычаг выжимаешь, а он долго думает, прежде чем повернёт, – вспоминает Кумейко. – В этом была особенность трансмиссии с гидроприводами управления: если на том же Т-62 нужно было просто со всей силы тянуть рычаг, то танком Т-64 можно было управлять без особых усилий. На новых боевых танках гидравлика работала отменно. А вот на учебных из‑за «задумчивости» механизмов было сложновато».
Практическое вождение у молодых танкистов было трижды в неделю. До танкодрома, расположенного почти в 30 км от части, добирались пешком в любую погоду и любое время года. Для этого вставали в 4 утра, чтобы успеть к 8:00 на практические занятия.
Но, прежде чем сажать новобранцев в настоящую боевую машину, всем сначала давали попробовать свои силы на тренажёре. Он представлял собой полноразмерный макет отделения управления, установленный на гидроцилиндрах. Они поднимали и опускали всю платформу вместе с макетом и механиком-водителем, в зависимости от действий курсанта. Перед тренажёром стоял экран, на который проецировалось изображение из киноаппарата: бегущие навстречу дороги, лес, поля. По словам отца, для начала 1980-х это был просто нереальный аттракцион с эффектом полного присутствия.
«Конечно, тренажёр всё равно не давал почувствовать машину полностью. Он прощал ошибки, да и ты не переживал, что можешь кого‑нибудь раздавить на киноплёнке, – поясняет Юрий Кумейко. – А вот когда садишься за рычаги реального танка, то весь мир видишь только через маленький смотровой прибор-триплекс. Ты не в курсе, что происходит справа и слева от танка и уж тем более что творится сзади».
Для лучшего понимания ситуации: длина корпуса танка – более 6 м, ширина – около 3,5 м, масса – почти 40 тонн.
«Наезжаешь, бывало, на сосну и не чувствуешь даже: она падает и об башню ломается на три части, как спичка, – вспоминает отец. – Поэтому всегда нужно было держать в голове, что ты можешь чего‑то не видеть. Гораздо проще было ехать по‑походному: механик-водитель открывал свой люк в верхнем бронелисте, поднимал кресло так, чтобы голова была снаружи. Так обзор был гораздо лучше. Командир через шлемофон даёт указания – красота! Но в бою так, понятно, не поездишь. А нас учили действовать в условиях, приближенных к боевым».
Юрий Кумейко (слева) со снарядом от танкового орудия.
Фото из личного архива
В экипаже танка Т-64 всего три человека. Механик-водитель управляет боевой машиной, командир даёт указания и работает с радиостанцией, а оператор-наводчик обеспечивает стрельбу из орудия. Советские конструкторы установили на Т-64 первую в мире автоматическую систему заряжания, которая работала сама, без участия человека. Экипаж выбирал тип боеприпаса, а всё остальное делал автомат: подавал из укладки нужный снаряд, досылал его в орудие, закрывал замок.
«Что было самым сложным? Научиться ходить гусиным шагом! – улыбается Юрий Кумейко. – Во время утренней зарядки нас заставляли таким манером, на корточках, передвигаться достаточно долго. Тяжело было рано вставать и долго бежать на танкодром. Если говорить конкретно о работе механика-водителя, то непросто было заряжать аккумуляторы. В танке их три, и каждый весит по 70 кг. Их надо было вытащить через люк механика-водителя, зарядить и загрузить обратно. Одному очень сложно с этим справляться».
После учебки танкистов перебросили в линейную часть – это была уже Кантемировская дивизия. Полк, в который попал отец, полностью был укомплектован танками Т-64. Были полки, которые состояли из танков Т-72 – например часть, которая участвовала в параде на Красной площади. Шестьдесятчетвёрки же тогда не показывали из‑за их секретности.
«Т-64 – отличный танк, – оценивает отец технику, на которой ему довелось служить. — Машина мощная, с очень мягким ходом, удобная в управлении: за счёт применения гидравлики скорости можно было переключать двумя пальцами. Опытные механики умудрялись трогаться с третьей передачи, тогда танк почти вставал на дыбы. Мы даже на них крутили, как сейчас говорят, полицейские развороты. Подвеска отлично сглаживала все неровности дороги и бездорожья. Запас мощности двигателя позволял разгонять многотонную машину до 70 км/ч».
Дважды в неделю в дивизии проводили учебные стрельбы на огневом городке. А два раза в год часть вывозили на большие учения на полигон в Горьковскую область: вся дивизия: танки, БТР, вспомогательная техника, полевые кухни – грузилась на железнодорожные платформы и следовала на место. Там танкисты в течение полутора месяцев учились взаимодействовать с пехотой, метко стрелять из танковых орудий и пулемётов, отрабатывали наступление – повзводно, побатальонно.
«Учили нас водить танки и под водой, чтобы можно было в наступлении преодолевать водные препятствия глубиной до 4 м, – рассказывает отец. – В учебке у нас была легководолазная подготовка. Нас погружали в бассейн на глубину 4–5 м, а мы должны были вовремя включить подачу кислорода в дыхательных приборах. А потом уже через реку Клязьму по‑настоящему перегоняли танки по дну. В случае если бы двигатель заглох, нас учили эвакуироваться из танка: нужно было затопить боевую машину (иначе давление воды не даст открыть люк) и всплывать на поверхность».
У музея стоит Т-64. Точно на таком же служил Юрий Кумейко.
Фото Владимира Юрченко
Интересным заданием, по его словам, было прохождение полосы препятствий на танке на скорость:
«Комбат засекает время, даёт отмашку, а тебе нужно без ошибок пройти все препятствия. Когда, например, заезжаешь на мост, двигаться надо чётко посередине: гусеницы справа и слева свешиваются где‑то на 10–15 см. Чуть ошибёшься – всё, танк может съехать с моста и даже перевернуться. Я такие случаи видел несколько раз. Благо, обходилось без жертв и травм: водитель в мягком шлемофоне, да и в самом танке тесно – никуда далеко не улетишь. Необычные ощущения испытываешь и на горке: танк доползает до перевала на самом верху. В триплексе видишь только голубое небо. Потом танк переваливает через вершину и несётся вниз».
«Укачивало ли в танке? Да, бывало, – вспоминает Юрий Кумейко. – Представьте: 100-километровый марш, танковая колонна движется без остановок несколько часов. Тут кого хочешь укачает. Сильнее страдали командир и оператор-наводчик: они в башне сидят, выше от земли, и амплитуда колебаний у них больше. Конечно, ехать старались по‑походному, высунувшись из люков. Потому что по‑боевому передвигаться было очень тяжело: что съешь, то и выплюнешь».
Многое экипажу приходилось делать вручную. Например, копать окоп для танка, который называется эскарпом. По нормативам над поверхностью земли должна быть видна только башня боевой машины. Такой окоп копает один экипаж – три человека.
Гусеницу, сбитую условным снарядом противника, натянуть – тоже задача не из простых. Ну а если танк завязал в грязи, то, прежде чем просить помощи, экипаж должен своими силами попробовать его оттуда вытащить. Для этого на корме танкисты возят с собой крепкое деревянное бревно. Его крепят к гусеницам спереди, и машина, протягивая бревно под собой, выползает на нём из грязи.
«Когда я служил, не было соревнований вроде нынешнего «Танкового биатлона». Мы состязались в строевом шаге, песне, – улыбается отец. – А в боевой подготовке настоящим примером для нас были офицеры батальона. Например, наш начальник штаба проходил все препятствия на танкодроме на максимальной скорости – танк в его руках чуть ли не летал. Был образцом и для мехводов, и для командиров, и для операторов-наводчиков».
Мы заходим в интерактивный класс Музея бронетанковой техники. Тренажёрный комплекс боевой слаженности экипажа Т-90 представляет собой каркас из труб, внутри которого установлены три кресла: впереди – механика-водителя, сзади – командира и оператора-наводчика. Реалистичнее других выглядит рабочее место мехвода: здесь есть рычаги управления, три педали и избиратель передач. Перед лицом каждого – сенсорный дисплей, на котором отображены специфические для каждого приборы.
Недолго посовещавшись, сажаем отца за рычаги управления. Я забираюсь на место командира, а мой товарищ Михаил занимает кресло оператора-наводчика.
«Бронебойным – огонь!» — командую я, как только мы замечаем первые боевые машины, катящиеся нам навстречу.
За пятиминутный бой мы уничтожаем несколько БТР противника и пару десятков пехотинцев. К слову, всё это время танк в руках отца ловко маневрирует и ни разу не глохнет. Разница сразу чувствуется, когда за рычаги сажусь я: танк то оказывается где‑то в кустах, то попадает в ров, то просто глохнет.
На выходе из музея я спрашиваю отца, есть ли хоть отдалённое сходство с реальной боевой машиной. Он смеётся:
«Если и есть, то с теми танками, что были у нас в учебке. Тебе надо развернуться, а танк не поворачивает, зависает. На самом деле не очень похоже на настоящий танк, при всём уважении к музею. Это нужно раз попробовать проехать на настоящей боевой машине, чтобы понять, о чём я говорю».
У музея в ряд стоят самые разные танки, в том числе и Т-64 – точно такой же, на каком два года в армии ездил отец. Мы подходим к боевой машине, отец увлечённо рассказывает о том, как непросто мыть и красить танк после учебного выхода в поле. Потом замолкает и смотрит куда‑то вдаль. Поглаживая танк по нагревшейся за день броне, отец негромко говорит: «Главное – чтобы не было войны…»
*