2
С весны 1943-го госпиталь находился в Старом Осколе. А утром 4 августа врачи и санитары получили приказ двигаться вперёд.
«Вы сейчас же поедете к новому месту дислокации госпиталя, но имейте в виду, что за это село в настоящий момент идут бои. Будете ориентироваться на месте. В пекло не лезьте и героизма не проявляйте», – сказал начальник санитарной службы армии.
Медики погрузили в санитарную машину всё необходимое и выехали к новому месту. Что увидели они по пути? Разбитые орудия и танки, кучи трупов, пыль и дым. От некоторых деревень остались только печные трубы.
Ночевать пришлось в поле – враг ещё занимал Белгород.
«Раньше мне никогда не приходилось бывать на переднем крае фронта во время боёв. Теперь я и мои спутники видели это всё своими глазами, – вспоминал в своей книге «Записки хирурга» Михаил Богатырёв, хирург полевого подвижного госпиталя № 2205. – Справа от нас расположились батареи нашей артиллерии, которые вели стрельбу куда‑то за противоположную гору, как раз через село. Изредка в районе батарей видны трескучие разрывы снарядов в воздухе, противник вёл стрельбу шрапнелью. Левее, около Белгорода, слышны частые разрывы снарядов, шёл бой за шоссе. На противоположной стороне балки, позади села Стрелецкое, движутся люди в касках, но уже цепочками: один за другим плотным строем».
И вот врачи на месте. До этого в школе располагался немецкий госпиталь. На кроватях валялись окровавленные матрацы, всё вокруг было усыпано лекарствами, бинтами и шинами. Весь день медперсонал мыл, чистил помещения, расставлял палатки.
«Начинаем приводить в порядок здание школы. Все окна выбиты. Их частично забили фанерой. Убираем мусор, расставляем койки. Здесь будут лежать самые тяжелораненые, – писала в письме врач госпиталя Людмила Петрова. – Подъезжают ещё две машины с персоналом и имуществом. За школой на большой лужайке ставят палатки для операционно-перевязочного блока. Там тоже кипит работа. Весь поток раненых – тяжёлых и лёгких – идёт на нас. Впереди только батальонные и полковые пункты медицинской помощи. Помещения для сортировки нет. Раненых принимают и сортируют на лужайке вблизи операционно-перевязочного блока».
Это письмо было адресовано красным следопытам из школы № 33. В 1974 году ребята начали операцию «Госпиталь». Они искали врачей, сестёр и санитаров. Многих удалось найти, завязалась переписка. Благодаря ей мы сегодня знаем подробности тех страшных дней.
Михаил Богатырёв.
Фото музея школы № 33
«У всех у нас бельё и халаты были мокры от пота. После операции раненого выносили тоже мокрого от пота. Страшная духота, пот медиков и кровь воинов – это не всякий себе может представить хотя бы приблизительно. А ведь медицинский персонал работал в операционных по 18–20 часов в сутки. Если удавалось поспать часа 3–4, то это считалось большим счастьем», – рассказывал Михаил Богатырёв.
Жуткая жара едва не валила их с ног, но, как вспоминают врачи и сёстры, плакать хотелось совсем от другого – когда видели, как уходят молодые ребята, которые ещё совсем не успели пожить. Они умирали от тяжелейших ран, а врачи, сделав всё, понимали, что многим просто не в силах помочь. Но скольких всё‑таки удалось спасти!
«В здании школы своя перевязочная. В ней проводим все процедуры и перевязки. Помимо раненых в грудь и живот, у нас лежат офицеры с ранениями в конечность. Какие они все терпеливые, наши раненые! Ни одного стона, ни одной жалобы, а ведь очень страдают, – писала Петрова. – Раз, проходя мимо перевязочной, услышала песню. Что именно пел раненый, не помню, но голос запомнился. Ему сестра снимала повязку с культи. Первая перевязка всегда очень болезненная. Этим он переключал своё внимание от неприятной процедуры».
Выходя из операционной, доктора превращались в справочные бюро. Со всех сторон на них сыпалось: «Долго ли я буду лечиться?», «Смогу ли вернуться в свою часть?» У врачей не было времени на эмоции, они должны были правильно и чётко делать своё дело. А забота и моральная поддержка ложились на плечи санитарок и сестёр.
«Не могу забыть раненого Левина. У него не было обеих ног. К этому «обрубочку» я подходила чаще всех, переворачивала на бок, протирала спину, пролежни, старалась сделать всё, чтобы уменьшить его страдания. Но его борьба за жизнь не дала успехов. Ранение было тяжёлое», – писала ребятам работавшая в госпитале Надежда Парамонова.
Через неделю после прибытия в Стрелецкое туда приехали также нейрохирурги, стоматологи, окулист, лор и рентгенолог.
«Я мысленно вхожу в здание этой школы в 1943 году, когда наш госпиталь работал на полную мощность, и вижу раненых, лежащих прямо на полу – на соломе, закрытой брезентом. И только в некоторых классах были нары, на которых впритирку также размещались раненые, а самые тяжёлые лежали на подобиях коек – приспособленных щитах ИТП (щитах управления индивидуального теплового пункта – прим. ред.). Общий вид наших госпитальных палат был далеко не больничным, – вспоминал Михаил Богатырёв. – И раненые были рады этим более чем скромным условиям. Они считали себя счастливчиками – были укрыты от раскалённого августовского солнца. Люди с белыми повязками лежали везде: и в классах, и в коридорах. Они лежали так тесно, что негде было втиснуть лишнего человека».
Кормить раненых начинали ранним утром, а заканчивали поздно вечером. Их сажали прямо на траве по 100 человек. Раздавали хлеб и горячую пищу.
Кроме жары медики и солдаты страдали от мух.
Встреча медработников в Белгороде в 1982 году.
Фото музея школы № 33
«Однажды санитар доложил, что по зданию ходит раненый с шиной на голове и говорит, что у него что‑то шевелится в повязке. Быстро взяли его в перевязочную, сняли шину, повязку. Наружные бинты запеклись кровью, а в ране увидели личинки мух. Они‑то и беспокоили, – писала Петрова. – Струёй хлорэтила оглушили личинки, убрали их. Рана была удивительно чистой. Не было ни гноя, ни омертвевших тканей. После перевязки отправили раненого к нейрохирургам. Были и ещё случаи, когда мы в повязках находили личинки мух, и всегда раны были очень чистыми, яркими, сочными. Значит, личинки пожирают омертвевшие ткани. Для ран и самих раненых они не опасны. Наблюдалось это только под Белгородом, где было великое множество мух».
Госпиталь разместился не только в самой школе, но и в расставленных возле неё палатках и уцелевших домах. Многие местные жители решили помочь медперсоналу.
«Я пошла добровольно работать в госпиталь: мыла полы и посуду, кормила воинов, оказывала помощь в разгрузке и погрузке раненых, обслуживала по 270–290 человек. Работать нам приходилось с шести часов утра до часу ночи, но никто не жаловался на трудности. Хотя и сильно уставали, – вспоминала местная жительница Пелагея Клавкина. – Раненых, пробывших в госпитале три-пять дней, вечерами и ночью отправляли в тыл на самолётах, автомашинах, а утром их привозили ещё больше. Были дни, когда в госпитале скапливалось до 1 200–1 400 человек. Умерших от ран хоронили здесь же, недалеко от школы».
Закончилась война. Врачи и медсёстры осели в разных городах страны и уже в мирное время продолжали спасать жизни. Но они не забыли друг друга. И многие из них приехали на встречу в Белгород в 1982 году.
А Михаил Богатырёв побывал в нашем городе на День Победы 1981 года. И посетив мемориалы и братскую могилу, хирург зашёл в школу, полы классов которой когда‑то были пропитаны кровью раненых. Школу, в которой он и его коллеги с 5 августа по 10 сентября 1943 года, спасли тысячи жизней.
*